В целом, вопреки опасениям Мэддокса, компания Робина его не напрягала. Да, в эти суровые военные времена бывший актер предпочел бы путешествовать в обществе кого-то более внушительного на вид и обладающего обширными навыками выдачи люлей вражьим мордам. Его собственный боевой опыт, тоже не внушающий благоговейного трепета, составлял чуть больше полугода, и в тандеме они представляли далеко не команду мечты. Но Эша отправили на самостоятельное задание, сочтя подходящим кандидатом, и сей факт весьма грел его самолюбие. Плюс, Робин периодически косился в его сторону с фанатским восторгом, пусть и пытался это скрывать. Было даже мило, и Мэддоксу стало слегка любопытно, а когда пацана окончательно отпустит, и тот начнет вести себя более свободно.
Но в квартире Монти дело приняло скверный оборот и стало не до налаживания контактов с юным поколением ренегатов -  тут бы ноги унести. Учитывая, что приложило первого врага не насмерть, и очухается тот довольно быстро, так что вполне сможет присоединиться к своим двум напарникам, которых Мэддокс заметил краем глаза в дверном проеме, уносить надо было в темпе. Можно было, конечно, кинуть не конфетками, а телевизором, но в таком случае могло разнести на ошметки не только противника, но и пару-тройку стен, что грозило превратить квартиру Монти в братскую могилу для обеих сторон.
— Куда этого Люка Скайуокера понесло? -  злобно прошипел пыхтящий Эш, перескакивая через ступеньки следом за Робином. Он тоже планировал добраться до припаркованной машины, но чертов гиканутый псих решил полюбоваться звездами, вынудив гостей составить ему компанию. — Пригнись, малахольный, ты тут как на ладони!
Пока Робин и его припадочный информатор играли в догонялочки по крыше, усыпанной мелким гравием, Мэддокс слегка отвлекся, набивая карманы камешками. Следом за ними на крышу забрался очередной черный мужик (или не мужик, хрен там разберешь под броней и маской) и направил дуло винтовки в сторону орущего раненым тюленем Монти. Эш даже не успел выхватить пистолет или зарядить в сторону врага очередной порцией взрывчатки, как на него налетел Робин, и в следующий миг они уже летели куда-то стремительно вниз, а вокруг свистел холодный ветер.
— Едрить меня налево, — прохрипел Мэддокс, отчаянно пытаясь вздохнуть после удара о соседнюю крышу, куда его и доставил юный акробат. На щеках горели ссадины от соприкосновения с гравием, но это сейчас была самая меньшая из его проблем. — После таких обнимашек ты просто обязан на мне жениться. Господи, ты что — Халк?! Ну и хватка.
С оставленной ими крыши начали палить, и звуки выстрелов разнеслись по округе, распугав задремавших сизых голубей. В прежние времена сюда бы уже съехались полицейские машины со всего города.
— Отдай мою пушку! И вообще — это ты тут принцесса, а я дракон, так что я буду тебя спасать, а ты просто быстро бегай. Тьфу, не дракон, а принц. Ладно, не суть, подвинься, Матильда.
Дверь, ведущая к возможности смыться, выглядела весьма массивной и крепкой, так что Эш решил не делать попыток сломать о неё ногу и вновь воспользовался способностью, жестом показав Робину, что следует быстренько отбежать чуть в сторону и свалиться плашмя. После они добили частично уничтоженную дверь, вынеся её окончательно, и забежали на лестницу. Несколькими пролетами ниже товарищи по несчастью вывалились на мрачного вида улицу и дали стрекача в сторону машины.
— Стой! — Мэддокс, бегущий первым, резко развернулся и схватил Донована за шкирку, запихнув в ближайшую подворотню, откуда с писком разбежались стайки помойных крыс. — Нашу тачку обнаружили, там уже стоят два этих клоуна в черном. Твою же мать, вот невезение! Надеюсь, что на этой флэшке секрет мирового господства, а не рецепты пасты от бабули Монти, иначе я за себя не ручаюсь. Так, тихонько убираемся проулками куда подальше и пытаемся купить машину у аборигенов.
Ночной Фарго выглядел еще менее дружелюбно, чем дневной. Из-за отсутствия электричества кругом царила тьма, а редкие огоньки от свечей или керосиновых генераторов, мелькающие в окнах домов, придавали городу весьма зловещий вид.
— А ты молодец, — внезапно заявил Мэддокс, когда они уже отмахали пару кварталов от места нападения, — не растерялся. Я, правда, в процессе доставки едва кирпичей на постройку второй Великой Китайской стены не навалил, так что ты в следующий раз перед... эээ... обнимашками кричи что-нибудь сигнальное. Карамба, джеронимо, от винта, ядрены пассатижи? Ну, я даже не знаю. Сам придумаешь. А я, если услышу некую дичь, сразу соображу, что ты собрался врубить режим Спайдермена.
На нижнем этаже одного из домов обнаружилось очередное светящееся окно, и Мэдддокс осторожно постучал в него, сражу же встав сбоку, чтобы вспугнутый абориген не начал палить в них из охотничьего ружья.
— Мы пришли с миром, хей-хей. Просто хотим купить у вас машину. Это же ваш синий пикап припаркован? Слушайте, у нас есть деньги, могу показать, дадим вдвое больше её стоимости.
— Вы идиоты? — из окна высунулся сердитый усач в бейсболке с логотипом некой футбольной команды, подсвечивая себе фонариком. — Кому сейчас в Фарго нужны деньги? тут нет больше банков, а бумажками своими можешь задницу подтереть.
— Отдам часы. Они крутые, я в свое время за них прилично так выложил.
— Консервы есть? Бензин? Медикаменты?
— Мдэ. Все еще хуже, чем я думал. Надо же, а чуть к югу мы всего месяц назад в баре баксами платили.
— Везде по-разному. В каких-то городах лучше, в каких-то вот как у нас. Проваливайте, никто вам здесь ничего не продаст.
Окно захлопнулось, следом задернулась занавеска, и два незадачливых ренегата оказались вновь посреди стылой улицы на своих двоих.
— Придется заняться проституцией, — мрачновато пошутил Мэддокс, задумчиво оглядываясь. — Я то уже не котируюсь — на папашу твоего похож и на пенсионера Гослинга, слышал же, а вот ты у нас еще юн, свеж и крайне смазлив, так что расслабься и думай о том, что все это ради правого дела, и родина тебя не забудет. А если серьезно, то сейчас мы с тобой ударимся во все тяжкие и займемся криминалом. Ты умеешь угонять тачки, Матильда?

Ознаменовавшийся очередным житейским пиздецом под маркой "Карыч стайл" переезд в благопристойный район, от которого уже на вторые сутки стало довольно тошно, прошел как-то слишком уж бурно по мнению любящего свою стабильную роль местами бомжующего алкаша Волче. Но Тёма сказал — Сёма сделал. Так и работал принцип их дружбы начиная еще с первых дней. Поэтому пришлось смиряться по мере возможности и со слишком чистой, светлой, богатой квартирой, и с внезапным налетом мексиканцев или кто это там был, и с отсутствием пальца у Тони, которого еще пару дней после пришлось отпаивать водкой. Даже с хамоватым, смотрящим слишком уж плотоядно на все живое, котярой Иваном смириться пришлось.

Ничего не попишешь, водилась за Семеном неискоренимая слабость перед другом, против которой никакое волчье начало не могло пойти. Хуже даже, то самое волчье начало в присутствии пернатого поджимало хвост, прижимало уши и тявкало аки щенок-недоросль, готовый даже на задние лапы вставать. Но, если это было уже привычным, обыденным и совершенно родным, то вот внезапный звонок Тёмы с утра по прошествии всего пары дней после эпопеи с лицами не славянской внешности, размахивающими пушками налево-направо и отрезающими пальцы всем неугодным, оказался самой что есть бомбой замедленного действия. Всего несколько наставлений в трубку, оброненная как бы невзначай новость и у Волче помутнело в глазах на этот раз не из-за беленькой.

— Сема, я скоро буду. Приберись. Переоденься во что-нибудь поприличнее, рубашку там, чтобы коленок вытянутых я не видел даже. Тони тоже! Чтобы его даже слышно не было! И Ивана запри, обязательно! Приеду тебя с женихом знакомить.

— Мугу, — все, что смог ответить Волче уже гудкам, почесывая отросшую бороду каким-то бессознательным жестом. Да и откуда бы сознательности взяться, весь мозг внезапно превратился в кисель и вытек через уши. Пришлось потрудиться, напрячься аж, чтобы вернуть свои проспиртованные извилины на место и вспомнить что-то из слов Артема, кроме последней фразы. Ее не запомнить было сложно. Врезалась так, что хотел бы выкинуть из головы, да не получилось бы.  Сколько бы они не были знакомы, сколько бы не прошли вместе, пробегали, пролетали, выжрали водки на пару, никого из любовников, кто у Карыча был дольше одной-двух ночей Сема не знал.

Бывших жён — да, с ними знакомил друга, пусть и не со всеми, а вот парней,  с которыми пернатый развлекался, Волче и не видел даже. Сам Тёма не показывал, да и вообще как-то к личной жизни друг друга оба относились с внезапно вежливым пониманием и негласным принятием. Поэтому в данный конкретный момент, стоя с все еще прижатым к уху телефоном, Волче пытался вспомнить, был ли в их обиходе код "с женихом знакомить", и если был, то что это значит и к чему готовиться.

Возможно, на этот раз едут не мексиканцы, а цыгане, вытряхивать из них лошадей, медведей и платки, которые когда-нибудь были честно спизжены ими. А может быть Тони оказался прав в очередной приход от скуренных разом двух косяков и "Апокалипсис наступил, только правительство скрывает". Но даже от включения мыслительной деятельности на полную катушку яснее ничего не стало. Оставалось только послушно выполнить заветы пернатого и дожидаться его прибытия, чтобы наконец понять, что же он имел ввиду и каким пиздецом обернутся очередные разборки.

Самым простым оказалось выпнуть из квартиры Тони. За что его ценил Сема, так это за легкий подъем и жизненный похуизм, распространяющийся на все подряд. Стоило только сказать, что нужно испариться, желательно до вечера точно, как домашнего наркомана не стало, будто и правда выветрился. Еще и удачи перед уходом пожелал, ну до чего душевный мужик, и чего его Карыч недолюбливает? Следующим по сложности из списка дел оказалась уборка и приведение себя в должный указаниям друга вид.

С тем, чтобы убраться особых подвохов не было, Волче в задумчивости и предположениях, что же на этот раз случилось с пернатым, умудрился даже пыль на шкафах в кухне протереть, сам от этого охуев настолько, что приложился к бутылке пива между делом. А вот поиск "приличной" одежды оказался не таким простым занятием. Через полчаса поисков, перевернутого вверх дном шкафа и постройки высотки из великого и могучего матерного, на свет все же была извлечена рубашка, явно появившаяся у Семена только из-за работы охранником когда-то, и более-менее выглядящие целыми и чистыми джинсы. В эту робу волк и обрядился после душа. С расчесанным в кои-то веки волосами и даже пройдясь бритвой по особо выдающимся зарослям на лице, слегка, просто "наводя порядок" на своей физиомордии, стал похожим на цивилизованного человека так, что еще четверть часа привыкал к отражению, словно впервые за долгое время вообще увидев себя.

Оставалось только одно дело, на которое Волче потратил все свои уже подходящие к концу моральные, душевные и даже часть физических сил. Запереть хоть где-нибудь Ивана не получалось от слова совсем. Эта мохнатая падла умудрялась выскользать уже из почти закрытых дверей, словно маслом обмазанный. Шипел и пытался оттяпать кусок от Семена, стоило ему постараться схватить блохособиратель, прыгал на занавески, люстру, те самые шкафы на кухне, вызывая у волка желание запустить в него чем-нибудь тяжелым или хотя бы выкинуть из окна. Успех все же пришел, неожиданно и с облегченным матом, когда Иван наконец-то оказался запертым в шкафу спальни, среди вороха разрытой ранее одежды. Вопли этой паскуды Сема заглушил закрытыми дверьми и включенным телевизором. Только занавески напоследок поправил, прикрывая плотными шторами проделанную котом дыру. Заодно все-таки припрятал в тумбе у входной двери пачку денег и паспорта их с Артемом, чтобы быть уже точно готовым ко всему, плюхаясь устало на диван и бездумно втыкая в ящик в ожидании.

- Конечно, - говорит Джерри, принимая стакан из-под апельсинового сока и машинально промывая его в раковине. Бет, проводив взглядом его нехитрое действие, подсовывает ему и груду тарелок. Дешёвых цветных, из Икеи, - знакомых. До дрожи, стеклом по металлу раковины.

- И загрузи посудомоечную посуду, раз уж ты тут.

- Конечно.

- Она справа, господи, Джерри.

- Да. Конечно, - под неодобрительным взглядом жены он находит нужную дверцу в кухонной столешнице, за которой скрывается посудомоечная машина. Бет уходит, не глядя на него более, негромко ворча, будто проговаривая вслух безостановочный поток мыслей, не обращённых к конкретному слушателю, про то, что если бы кто-то чаще помогал по дому, то, может, не путался бы в ящиках. Джерри на пустой кухне составляет посуду, оглядывается через плечо и аккуратным тихим движением открывает ближайшую створку. Закрывает. Открывает следующую.

Запомни.

- Что? - Саммер поднимает взгляд от смартфона, морщится. - У меня что-то с лицом? Не смотри на меня так.

- Да, конечно, прости, - он отворачивается от неё к телевизору, где суетливо носятся фигуры спортсменов в знакомых цветах. И видит в черноте плазмы отражение, как она опускает голову, хмыкает чему-то на своём экране, качает головой в такт музыке в наушниках. Он продолжает смотреть до тех пор, пока она не уходит, не попрощавшись на ночь. И только после этого молча переводит взгляд на фотографию в рамке у телевизора. На ней Саммер смотрит на него в ответ, с меньшим безучастием и куда дольше.

Вспомни.

- Двигайся, - Бет садится на край постели, и он отодвигается на другую сторону - свою сторону. Видимо. - И перестань говорить “конечно”, это что, твоё новое слово-паразит?

- Прости.

- Да, уж лучше старое.

Бет отворачивается к окну, и он, подложив руку под подушку, поворачивается туда же. К её светлой макушке на фоне черноты ночного неба с отблесками лучей от уличных фонарей и фар проезжающих машин.

За окном на него в ответ смотрит бездна космоса, внимательно, как никто другой. Очень знакомо.

Помни.

Он бы хотел забыть.

Он разгружает посудомоечную машину, безошибочно расставляя всё по местам и убирая новую посуду без напоминаний. Он опускает взгляд прежде, чем на него смотрят в ответ. Он отвечает коротко, только согласием, не противоречит, не уточняет.

- Пап, ты какой-то тихий сегодня.

- Да, наверное. Как дела в школе?

- Нормально, наверное.

Не будь молчаливым.

- Что? Нормально, день как день. Устала.

- Налить тебе вина?

- Я сама, иди.

Не будь навязчивым.

Он смотрит в окно, в самую глубину бездонного неба, сжимая себя руками, неподвижно замерев в тишине своего неслышного и слишком медленного дыхания. Пространство между звёзд, укладывающееся в сантиметры на стекле окна, отражается тьмой в чёрных зрачках.

- Что ты там делаешь?

Не будь странным.

Джерри Смит встаёт по утрам рано, без будильника, бодрым, будто и не спал вовсе, с не заметной никому неприязнью отворачиваясь от разогнавшего тьму солнечного света. Он собирает посуду, говорит о чём-то за столом, смотрит телевизор, выходит из дома и заходит в дом тогда, как и всегда, пропадая на верный временной отрезок дня. Он улыбается, сначала неуверенно и коротко, но всё чаще и шире. Он смотрит на свою семью с вниманием и улыбкой, столько, сколько положено отцу семейства.

И немного больше, когда они не видят.

Джерри Смит живёт обычной спокойной жизнью Джерри Смита - ужасно скучной, размеренной, в которой любой, кого бы спросили “Не показался ли вам Джерри Смит каким-то странным в последнее время?”, ответил бы “Нет, а что?”. Ну, любой, кроме Рика Санчеза, который бы нашёл, как оскорбить своего зятя, в любом его упоминании.

Но Джерри Смит избегает Рика Санчеза. Что тоже вполне обычно: его тесть груб и неприятен, рядом с ним никогда не знаешь, чего ожидать.

Рик опасен.

Рик внезапен и жесток, как стихийное бедствие, как безразличная невнимательность к чужой судьбе, как бесчеловечная ошибка. Как тело Морти, разложенное кишками по ширине всего стола в гараже, между ящиком инструментов обычных, знакомых, и чемоданчиком инструментов устрашающих, футуристичных, знакомых тоже.

Рядом с Риком всегда происходит что-то такое. Разве нет? Это обычно.

Джерри застывает в гаражном проёме, посреди солнечных лучей, со сползшей улыбкой, с медленным биением пульса, с темнотой в зрачках. И в тишине, нарушаемой лишь стуком капель крови об пол и агонией комка шерсти, зажатого в пинцете.

Он сказал тебе уходить.

В бликах света, разгоняющих тьму в глазах Джерри, отражается вывернутая изнанка его сына. Медленно, будто через силу заставляя работать заржавевшие сочленения тела, он разворачивается, собираясь уйти, и ещё медленнее поднимает взгляд на Рика, живущего в куда более быстром темпе и уже изменившего своё решение.

Не зли его.

- Конечно.

Джерри подаёт банку, принимает две другие и ставит на стеллаж. В сомкнутом круге его пальцев, через стекло, окровавленные сгустки замирают, затихают и съёживаются, не решаясь отвести взгляд только открывшихся глаз от направленной на них темноты взгляда чужого, но знакомого.

Он подходит к столу, сжимая себя руками в привычном жесте, с пустым лицом, на которое равно натянулись бы и улыбка, и гримаса ужаса.

- Тебе ещё помочь чем-то? Или… я пойду.

Джерри отворачивается, прикрывая глаза, будто пытаясь веками точно дворниками с лобового стекла стереть с глаз вид изрезанного тела Морти. И застывший было паразит, не накрытый больше его тенью, вдруг дёргается из пинцета резко, отчаянно, всей своей новорожденной силой - к нему. К Джерри Смиту.