DAITHI 'DAQUI' QUINN | ДАХИ 'ДАКИ' КУИНН

remington leith

ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ

«Well I don't give a damn, just take me as I am»

место рождения Дублин, Ирландия

дата рождения 07.03.1993 г, 27 лет

сфера деятельности татуировщик в прошлом, в настоящем работник карантинной зоны

And I was born to be anything I wanted to be
Raised to be fucking mean, I'm a masterpiece
Быть самым младшим ребёнком семейства Куинн непросто. Иногда Дахи кажется, что отец с самого рождения третьего сына в пыльном райончике Дублина не возлагает на него ровно никаких надежд, что чувствуется в пренебрежительном отношении и критике каждого его движения, каждого слова, взгляда и жизненного выбора. Не то первое слово ("мама" детским лепетом заставляет Рошин Куинн плакать от умиления, а Тигана Куинна недовольно хмуриться), не такой первый шаг, не те взгляды и даже улыбка не та. Когда Дахи исполняется два года, вся семья из-за работы отца переезжает из Ирландии в Великобританию, и лондонский район Лаймхаус лишь подливает масла в огонь семейного напряжения: отцу не нравится то, как быстро и бескомпромиссно младший сын "цепляет" акцент кокни с улиц и из детского сада, а потом и из школы, как с головою погружается в слишком девчачье на взгляд старшего рисование, как обзаводится "сомнительной компанией" - отрывными ребятами без тормозов, компенсирующими нервозность и закрытость младшего Куинна, да вытаскивающими из него припрятанного где-то под комплексами и затюканностью экстраверта - и начинает одеваться во всё чёрное, увешиваясь цепями, браслетами, кольцами под стать молодёжной моде первого десятилетия двухтысячных. Где-то к четырнадцати годам впервые приходит мысль и о том, что, кажется, мальчишке нравятся другие мальчишки - он не говорит об этом никому, уж тем более семье, даже любящей и заботливой, всегда внимательной к нему матери, держит это в себе как самую страшную и сокровенную тайну, переживая сперва и первое мимолётное чувство к лучшему другу, затем и пьяный поцелуй, односторонне забытый Шоном на утро после их первой крупной попойки, а затем и всю свою актёрскую игру да пустые бездушные поцелуи с улыбчивой и застенчивой Кейси. Играть приходится почти год, Дахи не хватает духу и жестокости разбить подруге сердце, но всё решает повышение отца и его перевод в филиал фирмы в Нью-Йорке. После краткого семейного собрания, говорит на котором только Тиган Куинн, общим решением семья пакует вещи и меняет не только дом и город, но на сей раз и страну проживания.

Cause we got love electric magic
Bang bang it's automatic
Shoot shoot, you better leave or hang on
Hang on to yourself
Когда тебе чуть-чуть за пятнадцать и ты оказываешься в большом и незнакомом городе, дальнейшие события могут пойти по нескольким сценариям: Дахи тянет пойти по первому, запереться в комнате нового дома и не выходить никуда, кроме как в пока ещё чужую ему одинокую школу, да только любопытство и юность берут верх, толкая на второй путь. Наверное, логичней было бы принять приглашение от одноклассника Грэгори и пойти на тусовку в его доме, но скопище ребят его же возраста заставляет мальчишку нервничать: как новичок, ещё и с таким выраженным не-американским акцентом, он и без того сильно выделяется из толпы и заслуживает подтрунивания на уроках, а потому подвергать себя ещё большему количеству издёвок совершенно точно не хочется. И чтобы не вариться в себе и не сидеть на месте, Куинн хватает купленное через друзей в конце весны ещё в Лондоне, незадолго до переезда, фейковое айди, и тащится в первый попавшийся бар ближе к окраине города, не вполне законно, но всё же осторожно продающий алкоголь лицам, достигшим восемнадцати лет вместо двадцати одного. И именно здесь, в этом богом забытом месте, он впервые и встречает Майлза Харгроува - сражённый наповал его улыбкой и чувствующий, как с первых же секунд сердце начинает предательски пропускать удары, вызывая лёгкую панику в так и не научившемся принимать себя подростке, Дахи тушуется, говорит какие-то глупости, закрывается невольно, абсолютно смущённый чужим присутствием и вниманием, но молодой военный, кажется, смотрит сквозь всё внешнее, невольное, неловкое, снова и снова без труда будто находя нужные слова, чтобы помочь расслабиться и не чувствовать себя совсем угловатым, нескладным и оглушающе юным. О своём возрасте школьник, разумеется, врёт, называет цифру поддельного документа, пусть и не верит совсем, что верят ему. Но Майлз кажется таким тёплым, милым и внимательным, что иначе просто не получается, мальчишку сносит волною нежности настолько, что все сомнения и чувство вины за враньё вылетают в окно. А как иначе, если молодой мужчина безапелляционно искренен в том, кто он такой и кто ему в этой жизни нравится, да чего от неё хочется? Такое радикальное принятие себя идёт в разрез и контрастирует со всем в биографии Куинна и особенно в семье, эта энергетика заряжает, расползается по венам вместе с алкоголем в тот вечер и после, когда они до одури неловко и неуклюже целуются в какой-то тёмной подворотне. У младшего щёки горят от смеси стыда, опьянения и лихорадочных чувств, непригожих первому импровизированному свиданию, но Харгроув смотрит на него как на восьмое чудо света, и они оба хохочут над этой неловкостью, и становится легче, а каждый следующий поцелуй выходит честнее и жарче, как в ту ночь, так и в каждую следующую их встречу. Мальчишка находит себя рядом с Харгроувом бескомпромиссно счастливым, пусть и верит, что Майлз - подарок в его жизни, который не удастся удержать в руках долго, или из-за разницы в возрасте, или из-за его, Дахи, неопытности и наивности, или потому что старшему просто станет скучно с ним, таким выученно-закрытым. Но подарок удаётся удержать в руках год, а затем и второй, рядом с военным мальчишка не только растёт, но и меняется, раскрывается, становится немного честнее хотя бы с самим собой, учится принимать себя и мир вокруг, а ещё начинает верить, что всё, что происходит между ними - это навсегда. "Навсегда" подкрепляется в тот день, когда Куинн обнаруживает себя ревущим и улыбающимся в крепких объятиях, с кольцом-обещанием на пальце. Позже в тот же день "навсегда" надламывается вестями о том, что Майлза отправляют на войну. Дахи не говорит ничего, только смотрит на него во все глаза с грустью и затаённой даже от самого себя обидой, хотя хочется кричать и умолять остаться. Разумеется, он этого не делает, просто не смеет поступить так с самым любимым человеком, вместо этого обещая дождаться и в ответ почти что требуя обещать вернуться. И Майлз обещает. А мальчишка засыпает в его руках в тихих слезах, абсолютно не в силах ему не верить.

Have you heard the news that you're on your own?
Have you heard the news you got nowhere to go?
Следующий год без Майлза выходит чертовски тяжёлым. Дахи заканчивает школу, что-то делает на автомате, но места найти себе не может совершенно: рисует его портреты и смесь фантазий с воспоминаниями обо всех их приключениях и свиданиях, прикладывает плотные листы к длинным письмам, отправляющимся, кажется, в никуда - ответов нет, да он и не то чтобы ждёт их, если честно, война ведь не для того и не о том. Но скромная мысль о Харгроуве, всё же получающем эти строки, рисунки и редкие фотографии, греет сердце и помогает пережить расставание хоть на полграмма легче, да и кольцо на пальце, ставшее уже родным и привычным, как обещание, как символ надежды, как те самые точки, от которых тянется связывающая их красная нить, тоже спасает в особо тяжкие минуты, ведь Куинн носит своё тайно-обручальное, практически не снимая, и обзаводится привычкой прокручивать на пальце в особо нервозных состояниях. Проверка сайтов DMDC и DPAA раз в неделю для мальчишки становится практически ритуалом: не без труда выходит уговорить себя не мониторить страницы каждый вечер, доводя себя до невроза, но каждые семь дней он с замиранием сердца сверяется со списками погибших и пропавших без вести, снова и снова выдыхая, раз за разом давя в себе желание разреветься от облегчения... До того самого дня, когда в списках DPAA появляется знакомое имя. Дахи сверлит экран взглядом несколько часов, тупо перегружает страницу, будто надеясь, что ему мерещится, что это какая-то ошибка, что всё это просто дурной сон, от которого он непременно вот-вот проснётся. Не просыпается. Кольцо на пальце всё ещё реальное, как реальным кажется и обещание Майлза вернуться. Но одно не вяжется с другим совершенно, выедая дыру в грудной клетке до основания. Слёзы так и не идут, в тот день мальчишка в целом перестаёт плакать, как ему кажется, навсегда, потому что что-то живое внутри надламывается с треском и ставит его жизнь, настоящую, искрящуюся, не заученно-отрепетированную, на паузу. Дни после сливаются в невнятную череду серости и уныния: в голову лезут мрачные мысли о том, чтобы всё это закончить, методичная закупка таблеток в небольших количествах тянется пару месяцев, так, чтобы ни врачи, ни фармацевты ничего не заподозрили - перед тем, как выпить всю эту роскошь, Дахи звонит единственному человеку, которому не всё равно: маме. Говорят долго, тяжело, Рошин рассказывает о том, что видит его боль, видит, что что-то происходит с её сыном, заставляя волноваться, она не давит и не тянет из него информацию клещами, но обещает со всей теплотой, что он может ей рассказать обо всём на свете. Этот разговор почти до слёз - почти. Но он заставляет что-то живое всколыхнуться в груди достаточно, чтобы сгрести все таблетки и смыть их в унитаз ради мамы, не заслуживающей хоронить любимого ребёнка. Младший Куинн обещает ей что-то в ответ, обещает подумать и, возможно, поговорить позже. Ночь выдаётся бессонной, вязкой, лихорадочной, но к утру юноша буквально слетает с катушек, полный решимости всё-таки вылезти из шкафа, потому что "Майлз хотел бы, чтобы я жил, и чтобы я был честен, с самим собой и с миром". Эта простая, казалось бы, мысль запускает череду событий и делает Дахи тем, кем он является многие годы спустя.

I never thought I'd be so mean
Never thought I'd be alone at nineteen
But all these thoughts are in my head again, head again
And all these thoughts are running through my brain and out the door
Вести об ориентации младшего сына отец семейства встречает предсказуемо плохо: его крик, кажется, разносится на всю улицу, да и Дахи, слишком растравленный потерей Майлза, слишком пустой, чтобы и правда волноваться о чём бы то ни было, не стесняется в выражениях в ответ, отчасти радуясь, что старшие братья не видят и не слышат происходящего, и того, как отец выгоняет его из семейного дома, едва позволяя переночевать и собрать сумки, и то по настоянию заплаканной и взволнованной матери. Она приходит к младшему, чтобы поговорить, в ночи: гладит по волосам, плачет пуще прежнего, рассказывает о том, как подозревала что-то подобное, но не хотела торопить с признаниями, и о том, как сильно его любит. А ещё, вкладывает в руки сына конверт с деньгами и билетами обратно в Лондон, где после её звонка Дахи ждёт к себе тётя Энн, мамина сестра, готовая приютить и позволить жить у себя столько, сколько потребуется. Так младший Куинн и возвращается на родину. Поступает в художественный колледж, но бросает через год, когда новые друзья на пару со старыми, отчаянно выцепленными мальчишкой из прошлого по возвращению, начинают просить своего товарища нарисовать им скетчи для татуировок. Постепенно Дахи понимает, как сильно ему это нравится, как рисование чего-то, что останется с людьми верным символом на долгие годы, отвлекает от зияющей дыры внутри, и идеальный план рождается сам по себе. Школа тату-мастеров оживляет настолько, насколько это возможно, юноша осваивает программу за программой, технику за техникой, впрочем, выбирая для себя фаворитом стилей чёрно-белые работы, от скетчей до графики. Процесс увлекает его настолько, что он уходит в новое дело с головою, довольно быстро набирая популярность через инстаграм, выбрав ником сокращение собственного имени, DaQui, и с лёгкостью закрепив за собой рабочую кличку Даки Дака. Уже через год работы на износ, в любом похмелье умудряясь не дрожать руками, Куинн всё же съезжает от тёти и поселяется в маленькой квартирке на окраине Лондона, куда периодически зовёт друзей на пьянки и гулянки, но где из года в год просыпается в холодной постели один, на каждой попойке в баре открещиваясь кольцом на пальце и статусом женатика, а в более пьяных и мрачных состояниях - вдовца.

Mr. Doctor Man questions his hands
Lost his mind, clinically fine
But he found a way to cope, needle in his throat
Falling down, but the world is spinning round and round
He knows
К две тысячи восемнадцатому Дахи становится совсем одиноко и невыносимо, и сквозь хмельной дурман однажды приходит простое осознание, что так продолжаться не может. Да, он никогда больше не полюбит кого-то так, как до сих пор любит Майлза, но и влачить одинокое существование до старости, или сколько ему там отведено с его-то полуголодным и вечно пьяным образом жизни, до бесконечности явно нельзя. А потому Куинн честно пытается социализироваться в барах, клубах и на вечеринках, на которые его зовут друзья, даже позволяет себе снять кольцо с безымянного пальца, повесив его на шею, но ни скейтерская тусовка, ни коллеги-татуировщики и мастера по пирсингу по итогу не помогают ему вырваться из замкнутого круга. Помогает чистый случай и визит в больницу после неудачного падения со скейтборда, где его замечает Уилльям Таббс, хирург, напропалую флиртующий с ним под предлогом того, что Даки не его пациент вовсе. Он сыпет комплиментами и одаривает вниманием так безапелляционно и искренне, что не купиться невозможно. Больше этого внешнего, впрочем, привлекают в нём глаза, такие же измученные и пустые, если только приглядеться, как и у самого не-пациента. Первые полгода их отношений проходят почти что сказочно: они таскаются на свидания где-то между плотно забитыми рабочими графиками, флиртуют напропалую, почти не вылезают из постели. Всё это практически не отзывается внутри чем-то тёплым и живым, кажется, ни у одного из них, но они играют в эту игру на равных и принимают условия игры негласно, провозглашая этот сомнительный союз взаимовыгодным. Всё меняется после предложения Уилльяма съехаться в одном пространстве. Меняется постепенно, капля за каплей, так, что Дахи и не успевает толком ничего заметить: пара комментариев о его выборе одежды списывается на плохое настроение, о пирсингованных языке и сосках - на похмелье, первый неслабый удар по лицу за гранью пощёчины - на эксперименты в постели. Таких экспериментов становится всё больше, каждый следующий - жёстче прежнего, и чем больше краденых из больницы медикаментов находится в крови Уилла, тем чаще и сильнее получает его любовник. Слово "абьюз" в голове Куинна возникает сильно позже, чем следует, и не сразу вяжется с образом сожителя, по утру часто виноватого и расцеловывающего следы на спине, шее и запястьях татуировщика. Слишком поздно до Даки доходит, что ощущать себя живым через боль и унижение - не лучший механизм справляться с дырой внутри и верой, что место его в могиле, рядом с Майлзом, а "поцелуй кулаком" работает только до поры, до времени...

You torture me, but I just won't scream
I'm dead inside, even in my dreams
На похороны отца в Хьюстон он не приезжает. Мать остаётся жить в относительно новом для себя городе, потому что за четыре года с переезда семьи туда успевает выстроить свою жизнь и наладить работу, а Дахи обещает навестить её как только, так сразу. Когда комичные, вызывающе лишь ироничное "ну наконец-то" новости о грядущем конце света прорезаются из каждого утюга, младший Куинн решает, что это лучший момент для длительного визита и планирует поездку аж на пару месяцев, один из которых даже собирается провести с доктором, чтобы впервые познакомить Рошин со своим "парнем". Но "до поры, до времени" настигает буквально за месяц до запланированного вылета в Америку: в один из вечеров Уилл возвращается в их квартиру абсолютно неадекватным, со зрачком, расплывшимся до предела и дрожащими руками. Среди сбивчивых объяснений удаётся выцепить только что-то о неудачной операции и разговоре с семьёй погибшего. Куинну не по себе, он же знает, каким "доктор Таббс" бывает в моменты стресса и действия препаратов, но как и полагается партнёру, он старается его утешить, ищет правильные слова, но получает за них по лицу, в очередной раз проглатывает это и платится по-полной. Позже Даки будет говорить, что мало помнит ту ночь, что ужас и боль, сделав своё дело, стирают воспоминания и их яркость, да только враньё не спасает от красочных живых воспоминаний, накатывающих, удушающих и заставляющих вновь кричать, чаще всего по ночам. Воспоминаний о собственной окровавленности, обессиленности, совранного от криков голоса на долгие дни после, проведённые в мотеле. Когда браслеты наручников слетают с запястий, когда ремень снимают с горла, когда утро стирает ужасы ночи, юноша не реагирует ни на ласковые слова врача, целующего его дрожащие от отвращения плечи, ни на извинения, звучащие настолько искренне, что от этого тошно вдвойне. Когда наконец-то получается ходить, лишь слегка морщась и прихрамывая, он собирает чемодан и съезжает в мотель почти на месяц. Не берёт трубку, отказывается разговаривать, когда его пытаются поймать на улице, угрожая в ответ обращением в полицию. Но док неутомим в своих попытках извиниться, ходит с цветами и подарками, под окнами торчит часами, лишь бы увидеться, смотрит на него побитой псиной, и спустя долгие дни и пару попыток в разговоры, к собственному ужасу и с полным пониманием того, какой это п и з д е ц, Дахи сдаётся. Знает, что не должен, но суровая правда жизни такова, что одному ему ещё гаже, чем с человеком, способным его изувечить и наверняка убить в порыве эмоций и неадекватности. Возвращается он на одном условии - обещает, что ещё одна выходка такого же рода, хоть отдалённо напоминающая произошедшее, и на сей раз он уйдёт навсегда, оборвав все связи. Уиллу остаётся только согласиться. Вместе, как и было запланировано, но уже в невольном напряжении они летят в Хьюстон к матери, Куинн пытается не думать ни о том, что произошло, ни о том, как новости отчаянно трубят, что миру хана приходит куда быстрее запланированного, но жизнь заставляет думать об этом сразу по прилёту, ещё до того, как удаётся вырваться из аэропорта, не то что добраться до дома. Вокруг царит паника, кто-то что-то говорит про ожившие тени, Уилльям на стрессе и ломке мрачнеет и начинает дёргаться, тащит за руку куда-то прочь от аэропорта, рычит "не смей кинуть чемодан", волочёт вперёд... прямиком навстречу Майлзу Харгроуву, не иначе как ожившему предвестнику Апокалипсиса, но по итогу дарящему (постапокалиптическую) жизнь Куинну. Вновь.

дополнительная информация

- боевых навыков ровно ноль целых и ноль десятых, но после воссоединения с Майлзом учится у него тому и этому целенаправленно;
- в топ-3 всего любимого в этой жизни на третьем месте байки, обожает на них гонять как оголтелый так, будто бессмертен;
- из языков кроме английского всё детство говорил с матерью на ирландском, в школе изучал испанский и может говорить на каком-то бытовом уровне, а от Майлза понахватался русских словечек (преимущественно матных, а вы что подумали?);
- при всей своей тощей комплекции, сложно назвать хилым, так как много свободного времени до апокалипсиса уделял скейтборду, прогулкам и прочим видам физической активности без активных целенаправленных тренировок;
- разговаривает с чётко выраженным акцентом кокни, за долгие годы практики почти избавился от привычки активно использовать рифмующийся слэнг (пусть иногда всё ещё и проскакивает), но вот с фонетическим аспектом сделать уже ничего не смог;
- счастливый обладатель множества татуировок, а так же пирсинга - маленьких серебряных штанг в сосках, чёрного колечка в нижней губе с левой стороны и радужной штанги в языке;
- очень любит таскать всяческие очки, солнечные и нет, но проблем со зрением не наблюдается, так что если видите обычные очки на этом лице - можете быть уверены, это бутафория и вообще, "это часть образа".

ДАРОВАННЫЕ БЛАГОСЛОВЕНИЯ

невидимость

перенос

кинетический взрыв

СВЯЗЬ С РЕАЛЬНОСТЬЮ

контакты есть у амс :З

пожелания сижу в личных эпизодах и отсвечивать не планирую

игра

21.03.2020. чтобы быть с тобой слегка придется умереть
[22.03.2020] pretty please
^alt! красный смех
^alt! там светит лучшая звезда
^alt! anarchy in the U.K.