[indent]Сраный зыбкий мир рушится до основания и Лука чувствует это каждой клеткой своего тела; он сплевывает земляной привкус болотной гнили в металлическую раковину ванной комнаты, прислушивается с секунду, определяя, есть ли кто-то в туалетных кабинках - никого - и внимательно вглядывается в кровянистые сгустки, только что прошедшие через его гортань наружу. Именно в этих кусках разъеденных кислотой органов он прослеживает свое персональное время, протекающее крупицами через песчаные часы сверху-вниз. «День первый: доктор Дименштейн, ваш отчет?», «День тринадцатый: доктор Дименштейн, вы провели ревизию медикаментов на складе?», «День пятьдесят третий: доктор Дименштейн, что с остатками?», «День девяносто первый: доктор Дименштейн, каковы результаты терапии?». Чеканить отчеты в сухих цифрах статистики, коротко рапортовать о стабильности, которой удалось достигнуть совместными усилиями всего медперсонала и улыбаться-улыбаться-улыбаться, так, чтобы не оставалось дополнительных вопросов, так, чтобы люди боялись этой ухмылки. Сейчас, когда десна воспаляются сильнее прежнего и кровоточат особенно сильно, расходясь ранами у корней зубов, на доктора уже никто не смотрит, и его это устраивает чуть более, чем полностью. Потому что его минутная стрелка движется на порядок быстрее, чем у остальных.

[indent]Почему они не понимают? Почему не видят? Луке необходимо двигаться быстрее и говорить активнее; отчаявшиеся люди уже почти готовы принять стабильность любой формы, чтобы просто найти себе безопасность и новый дом, готовы пренебречь инстинктом самосохранения, доверившись тем, кто имеет власть во всех доступных позах. Лука смотрит на них. Лука изучает каждое движение глаз и изменение мимики. Если бы он только мог прокричать в рупор радиоветки агитационную речь, он рассказал бы все, что видит воочию каждый блядский день. Но только его личного сбора информации недостаточно: уставшим выжившим нужны факты и прецеденты, событие, смерть не там, в другом измерении, а в стенах бункера, демонстративная, яркая, горящая коктейлем Молотова и взрывающаяся тысячами огнями предстоящей революции. Протектор двигается слишком идеально для человека, который никогда не допускает ошибок. Лука поймает его за руку рано или поздно и скажет… Скажет всем…

[indent]Он вытирает рот тыльной стороной ладони, а после моет руки с мылом мучительно долго, не экономя драгоценную воду и бумажные полотенца; вытирает запекшуюся кровь в уголках губ и смотрит на себя в зеркало контрольным выстрелом в голову - очередные лопнувшие капилляры в глазах и залегшие тени под глазами откровенно портят образ уверенного врача. Однако он не может повлиять на то, как его организм разваливается на плесень и извивающихся трупных червей, да уже и не хочет делать этого в действительности; ему сейчас нужно просто успеть. Шаг за шагом, дверь за дверью - бункерная коридорная сетка теперь ему удивительно знакома, словно он крысой жил в коллекторных тоннелях с рождения, с молоком матери впитав запах сырости и бетонной крошки. Лука кашляет, когда уверенно проходит очередной поворот в сторону своего кабинета - склизкую мокроту приходится прогладывать - и он жалеет об этом секундой позже, когда видит перед собой неестественно сюрреалистичную картину. Картинка идет зыбкой рыбью в момент, когда слух улавливает глухой звук удара кулаком о лицо. Кости носа не задеты, кажется. Может ошибаться.

[indent]- Адам, блядь! - Дименштейн в два прыжка оказывается за спиной разъяренного ублюдка, пытающегося размахивать кулаками как единственным своим оружием; острые локти удается перехватить в удерживающей позиции за спиной, благо, Адам не особо выше Луки в росте. - Регламент, пункт три точка один: никакого проявления физического насилия в бункере, - он шипит на выходе «сука ты блядская» так, чтобы того не слышал никто вокруг, и с силой тянет разъяренного вышибалу назад, к противоположной стене. - Ты забыл правила? Или мне нужно напомнить вам, где мы находимся? Руки убери от него.

[indent]Адам сыпет какими-то неразборчивыми проклятиями и угрозами, пытается высвободить предплечья, но Лука сжимает их сильнее хваткой более мертвой, чем у любого живого трупа на поверхности Земли, и в дополнение выкручивает кисти в суставах, от чего борец сдавленно скулит, вторя темноволосой девчушке неподалеку - Лука не знает ее имени, да и ему в сути своей на это совершенно похуй. В конечном итоге Адам успокаивается, видимо, понимая, с кем именно ему приходится связываться; все-таки доктор Дименштейн в этом затхлом месте не последняя фигура хотя бы из-за персонального доступа к успокаивающим внутримышечным инъекциям диазепама.

[indent]- Я прошу вас успокоиться, - Лука начинает вкрадчиво, тихо, практически рычит сквозь плотно вжатые зубы, от чего десна мгновенно начинают устало ныть, но именно это сейчас не имеет никакого значения. - Если хотите выяснить отношения, собирайте вещи и идите в портал на групповую экспедицию. За воротами делайте что угодно, здесь же придется следовать Регламенту, - Адам даже не хочет кивать, лишь демонстративно сплевывает куда-то под ноги вжатого в стену Теодора и, взяв подругу за дрожащие плечи, скрывается в двери на лестницу нижнего уровня. Лука терпеливо ждет несколько минут, пока шаги не растворяются в шуме вентиляции, и после этого подходит к товарищу, выдерживая при том особенно увеличенное расстояние - знает слишком хорошо, с кем именно приходится разговаривать.

[indent]- Ты как? - смотрит внимательно десяток секунд, изучая повреждения мертвецки-бледного лица: у Уэлча разбита в кровь нижняя губа, а возле крыла носа наливается первая гематома. Хорошо ему досталось. - Можешь идти? Дойдем до моего кабинета, сможем обработаться. Что этот ублюдок хотел от тебя?

Отредактировано Luka Dimenstein (04.07.2021 23:40:03)

[indent]Лука хочет было положить узловатые пальцы на дрожащие плечи Теодора, сгладить тревожность, успокоить нервы, встряхнуть ощутимо, вглядываясь внимательно, но за эти четыре месяца он узнал Уэлча достаточно хорошо, чтобы быть уверенным - ему не понравятся подобные действия. Не понравится вторжение в свое пространство даже в ситуации, когда добрый доктор представляет собой первого парня школы, спасшего от макания головой в унитаз забитого аутсайдера; не понравится сокращение расстояния и тактильный контакт, пусть и выражающийся в повернутых вверх ладонях. Теодору не нужно все это - сострадание, забота, особенная терпкая эмпатия, - Лука знает, что он принимает то только от братьев, поэтому заявлять свое персональное право как врач даже не собирается; стоит чуть поодаль, разрабатывая пальцами затекшие запястья, касается невольно шипов на торчащем из-под рукава халата браслете, приходит в себя после внезапной стычки. Секунда, вторая, третья; стабилизация дыхания, контроль сердечного ритма, вдох-выдох, «доктор Дименштейн, вы врач или кто?» - чужие голоса шелестят неприятным отзвуком в черепе. Лука категорически не любит конфликты особенно в настолько замкнутом и ограниченном пространстве, откуда невозможно сбежать, ведь терновый венец вокруг его головы замыкается подземными коридорами и лестничными пролетами; из бункера нет выхода, нет спасения, и каждый неосторожный взгляд здесь словно персональный гвоздь, воткнутый меж бровей. Им всем теперь приходится существовать в одном адском котле, разделять, властвовать и учиться взаимодействовать, хотят они того или нет, а потому каждый даже самый мелкий конфликт - да взять хотя бы широкоплечего Адама и его подружку - идет Луке минусом в послужной список. С каждым днем ему все сложнее удерживать контроль не только над ними, но и над собой. А Теодор, вероятно, замечает это лучше всех прочих, от того и смотрит особенно внимательно, пока Дименштейн не устанавливает свой визуальный контакт, и движется осторожно, готовый сбежать в любую секунду.

[indent]- Это хорошо, что не кружится, - выдыхает коротко, с персональным облегчением - вряд ли Адам одни ударом мог выписать Уэлчу черепно-мозговую, но необходимо было убедиться; замолкает, проводя кончиком языка по деснам, плотно сжимая зубы. Они кровоточат примерно так же, как рассеченная губа Теодора. - Пойдем.

[indent]До кабинета доктора Харта, заботливо переданного Луке в качестве рабочего места, они идут молча; Дименштейн прикидывает в голове вероятность того, как скоро агрессивно настроенный Адам начнет рассказывать своим дружкам в столовой, что их практически единственный психотерапевт позволяет себе фривольности и лезет в драку, забыв об оставшихся на поверхности устоях внимательности и чуткости. Наплевать. Луке действительно уже все равно, что о нем подумают остальные, независимые от транквилизаторов и анксиолитиков стабильные люди; ему плевать даже на тех, кто единожды или часто переступал порог его кабинета. Все это в действительности не имеет совершенно никакого значения, потому что вспоротая глотка врача идет хриплыми стонами и кровоточит, гниет некрозом, затягивается пушистой плесенью - «пенициллин полезен, доктор Дименштейн», - это рано или поздно убьет его, и после не останется совершенно ничего, даже пепельного праха или последней благодетели для других. Наплевать. 

[indent]Универсальная ключ-карта - единственная подходящая доступом к тяжелой свинцовой двери, - Лука дергает за руку уже по-привычному резко, входя в комнату первым и зная прекрасно, что идущий следом Теодор обязательно закроет за собой дорогу к отступлению - внимательность к мелочам и персональное, особенное чувство безопасности заметно отличало его от других. Дименштейн прекрасно осведомлен, в каких деревянных ящиках хранится перекись, ватные диски и пластырь - этих расходников в бункере было в избытке, словно пероксиды здесь являются лекарством от всех травм, нанесенных в других измерениях. Святая вода, не иначе.

[indent]- Ты имеешь в виду твою последнюю вылазку в портал? - Лука начинает осторожно, издалека, старательно отводя внимательный взгляд от побледневшего лица Теодора и занимая себя промакиванием ватного тампона, который следом протягивает Уэлчу на раскрытой ладони. - Мне позволяют читать отчеты в случае, когда кто-то не возвращается с экспедиции. Во время карантина ты дал показания… - официозная терминология сухих страниц рапортов вызывает в Дименштейне заметное раздражение, и он хмурится брови, несколько секунд выбирая другую, более обтекаемую формулировку. - …ты рассказал, что Анна оступилась и сорвалась с обрыва. Пожалуйста, промокни губу, - прерывается секундной вспышкой, протягивая ладонь чуть вперед, еще ближе к рукам Теодора, словно боясь спугнуть своими резкими движениями.

[indent]- Иной раз мы не можем повлиять на чужие поступки, равно как и не можем предугадать последствия. Но убитый горем Адам сейчас не понимает этого, - Лука кивает в сторону зеркала и следом за ватным тампоном протягивает две тонких полоски пластыря, позволяя Уэлчу самостоятельно обработать и заклеить пострадавший участок кожи. Не лезет сам, потому что видит, как собственные руки идут трупными пятнами, от того не хочет замарать чистую, почти светящуюся изнутри кожу задумчивого в моменте Теодора; отходит в сторону, оборачивается будто впервые, пытаясь найти окна и небо в них - не находит. В голове болезненными ударами о череп рождаются мысли, извивающиеся гремучей змеей; они поднимают панику, крысами грызут остатки души и душат-душат-душат. - Мир изменился, Тео. Ты заметил?

[indent]Лука смотрит на Теодора ясным взглядом и думает о том, что каким бы тот не был необычным в сравнении с теми, кто ежедневно ходит в портал вместо утренней мессы, он не заслуживает такого особенного отношения от остальных. Все пережившие апокалипсис люди приобрели себе букет психических расстройств уже на старте - о да, Дименштейн знает об этом на порядок больше остальных, ведь в руках его уже четыре месяца покоится чужая паника, - просто Теодор получил свою связку высохшего папоротника чуть раньше. Где-то там, на заре рождения, ему на грудь положили возможность видеть вселенную глубже и четче, только в своей системе координат, и он принял это, научился пользоваться - так, как ему доступно. Лука скрещивает руки на груди, склоняя голову на бок, и пытается убедить себя, что неловко промакивающий свою рану Уэлч все-таки может сам за себя постоять. Вероятно даже против широкоплечего Адама, напавшего исподтишка. Может, Луке не стоило лезть во все это? Стоило отпустить ситуацию и пройти мимо, позволив выжившим самим решать свои проблемы, ведь никто из них в тот момент не в его кабинете? А может…

[indent]- Вы могли сразу вернуться обратно в портал, но решили остаться, - Дименштейн щурится, постукивая указательным пальцем левой руки по предплечью правой, и глубоко вдыхает через ноздри, чувствуя слизистой легкий болотный запах. Откуда-то из вентиляции упорно веет гнилью, либо ему действительно уже постоянно кажется, что это место давно стало им сырой могилой. - Френку ты сказал то же самое, правда? - он прикусывает кончик языка ровными больными зубами и хмурится сильнее прежнего. Ебаный Протектор, который опять послал на смерть тех, кто того меньше всего заслуживает. Не остановил. Не предупредил. Не направил и не дал инструкций, что стоит делать в случае опасности. «Кровь каждого, кто сгинул там, пусть даже мы не видим ее, остается на его руках», - Лука чувствует волну злости, которая гелиозом бьет по голове, но ни одна жила на лице не выдает истиной эмоции; он лишь отходит от Уэлча подальше и цепляет пальцами стоящую на столе бутылку воды. - Я не буду спрашивать подробнее, что произошло там, просто хочу убедиться, что тебе не угрожает опасность.

[indent]Теодор выглядит потерянным даже с учетом своей привычной оторванности от мира - интересно, считывают ли это братья, когда общаются с ним каждый день? Вероятно, они чувствуют минимальную смену настроения где-то на уровне рефлексов, особенно крепка эта связь у Теодора с близнецом Итаном. Но все же сейчас рядом с ним находится не он или Майрон, а именно Дименштейн - и это пугает. Лука присаживается на край металлического стола, упираясь в него свободной ладонью, и закрывает глаза, пока делает несколько глубоких глотков из бутылки. Здесь даже вода отдает грибными спорами и человеческой разложившейся плотью; ощущение неминуемой гибели витает в воздухе, остается плесенью на свежих овощах и пятнами разводов на кафеле душевых. Мелькает в отражении стекла карантинной зоны, блестит мерцающей жидкостью в портале, бледной тенью ложится на простынно-белые лица проходящих мимо. Смерть здесь в скрученном наспех табаке, притащенном с поверхности алкоголе и чужих поцелуях, если любовь все еще осталась хоть каким-то имеющим смысл якорем. Лука ненавидит все это. Лука ненавидит их всех.

[indent]- Я понимаю, Тео. Геенна огненная, правда? - где-то на языке вертятся христианские мотивы, которые Дименштейн в прошлом категорически отрицал - но сейчас уже значения не имеет, что было у него в прошлом. Здесь и сейчас все горит пламенем и расходится трещинами по землянистым стенам. - Вспомни, скольких мы потеряли за эти четыре месяца. Сколько не вернулось из портала, - Лука поднимает веки и, не моргая, смотрит оцепенело прямо в глаза Уэлчу. - Мы здесь остались мясом, которое можно в любой момент бросить в зубы собакам. На растерзание. На пожирание. На…

[indent]Он осекается на секунду и сжимает в руке пластиковую бутылку - неосознанно зеркалит движение Теодора, которое даже не замечает, потому что слишком увлечен рассматриванием чужих подрагивающих зрачков где-то в глубине усталых поникших глаз.

[indent]- Теодор, посмотри на меня. Френк что-то скрывает от нас. Ты знаешь, каким спокойным он бывает, когда ему задают вопросы. Словно заранее подготовил ответы и продумал все от и до. Но почему, зная потенциальное развитие событий наверняка, он отпустил вас с Анной в портал? Почему он позволил ей не вернуться?

Отредактировано Luka Dimenstein (04.08.2021 22:53:53)