Ему становилось хуже гораздо быстрее, чем он надеялся. Боль, годами сидящая в одном месте расползлась по нему как гниль, заражая всё, до чего смогла дотянуться. Дыхание его стало тяжёлым и сиплым, а зрение помутнело настолько, что он перестал различать чужие лица и чужие тела превратились в пугающе-размытые силуэты. Лишь то, что они были налиты цветом, позволило ему сфокусироваться на них.
Несмотря на охвативший его ужас, он смирился с этим легко, счёл, что в чертах нет никакого смысла, пока человек не показал своего истинного лица. Хотя по правде, у него не было иного выбора, кроме как смириться с этим. Как и со всем, что приготовила для него судьба.
С бессильным снисхождением он наблюдал за тем, как один из силуэтов — один из незнакомцев — сгребал лекарства в свой рюкзак. О, если бы он только мог улыбаться.
Маршал говорил, что его возмущало воровство — не так важно, крали ли у живых или мёртвых, но сам он давно был к этому готов. Часами лёжа в постели он думал о том, что однажды кто-то придёт сюда, чтобы отнять то немногое, что у него осталось. Он был не против, ведь во всех этих вещах, абсолютно во всём, что его окружало, уже не было никакой нужды. То, чем он по-настоящему дорожил, мог отнять только один грабитель — Смерть.
Собственный пот застлал ему глаза и он сощурился, опуская голову назад. Ему показалось, что дерево, к которому он прислонился затылком, было таким же горячим, как и всё внутри его головы. Эта агония — достойная быть восхвалённой в стихах и столь же ненавидимой — тянула из него все соки. Ещё одного незнакомца, появившегося в дверях, он едва мог разглядеть.
Он беззвучно шевелил губами, пытаясь выдавить из своего горла хотя бы один звук, но всё, что шло у него изо рта — окрашенная в алый пена. Он умирал от жажды, и в то же время задыхался, а его грудь вздымалась неровно, пропуская попытки вдохнуть через одну. Он уже не видел ни рук, ни фляги, появившейся у него перед лицом, а когда в его рот попала прохладная вода — он издал протяжный, измученный стон. И собрав последние силы, перенял стимулятор с чужой ладони.
Проткнувшую иглу кожу он не почувствовал. Но то, что пришло после — ощутил в полной мере.
Неспособный даже взвыть от боли, ломящей кости и внутренности, он беззвучно заплакал и забился, как в конвульсиях. Ему говорили, что ощущения от «второго дыхания» — не из приятных. Говорили, что после укола он захочет умереть. Но то, что он представлял ни в какое сравнение не шло с тем, что он почувствовал теперь. Когда от боли остался лишь фантом, он наконец прокашлялся.
Он никогда не испытывал такого облегчения.
— Спасибо. — произнёс он слабо, но вполне ровно и поднял руку, чтобы утереть мокрое от пота и слёз лицо. Он чувствовал себя...хорошо. Он знал, пройдёт ещё не меньше получаса, прежде чем вся боль временно обратится в воспоминание, но уже сейчас он мог встать, не боясь рухнуть наземь. Кто мог представить, что возможность управлять собственным телом может быть настолько великолепна? Каждое движение вызывало у него восторг.
Теперь он мог уделить внимание незнакомцам: только сейчас он заметил, что двое из них были близнецами — всё в них было одинаковым настолько, что вызывало одновременно трепет и тревогу. И потому он улыбнулся так — благодарно и тревожно одновременно.
— Зовите меня Тиль. — чтобы не показаться невежливым, он склонил голову, заменив этим жестом поклон и бегло оглядел самого себя. Он так привык к запаху в этой комнате, что не сразу понял, насколько отвратительным он может быть на самом деле. — Извините меня за это состояние. Я сердечно благодарен, что вы не прошли мимо — вы возродили во мне веру в людей.
Выждав ещё немного, он поднялся ровно настолько, чтобы сесть на край кровати. Особенное удовольствие ему доставило подложить под себя одну ногу — это, кажется, даже дурак прочёл бы по его лицу.
— Что вы подразумеваете... — неуверенно начал он, пытаясь понять, что один из незнакомцев имел в виду под «поебенью», но потом узнал на уголке странички оттиск и кивнул. Почему-то два раза. — А! Вы нашли одну из моих книг для записей?
Но что значило — «она разговаривает»? Он боялся уточнять.
Хоть вопрос этот мог быть не слишком уместен, он всё равно спросил, пожевав губу:
— Откуда вы здесь? Я думал, Гегемония запретила перелёты через этот сектор вот уже как шесть лет назад.
| Тиль, как он себя называет, явно приходит в чувство. Он больше не пытается выкашлять свои лёгкие, как и отдать богу душу прямо на полу — он выглядит неестественно живым в сравнении с тем, что представлял собой несколько минут назад.
Трудно сказать, в какой момент это происходит — тогда, когда вы заходите в комнату или чуть раньше, но со страниц пропадают все буквы. Они снова пусты. Возможно, дневник не собирается демонстрировать свои способности к диалогу на людях. Или просто издевается над вами.
Только стоя в дверях можно под нужным углом увидеть отражение коридора в зеркале, висящем на противоположной стене. В отражении — в неприметных углах клубится темнота. Когда — если — вы оборачиваетесь, то обнаруживаете, что вне отражения её будто бы не существует.
|
[nick]Тиль[/nick][icon]https://i.ibb.co/0tBMv43/8-4f2b704d7ead87e778460ee4c53aebd2.png[/icon]
